Весной 2020 года оманский парфюмерный дом Amouage объявил о запуске коллекции Renaissance, приуроченной к началу новой эры бренда и сотрудничеству с креативным директором Рено Сальмоном. Уже осенью она появилась в официальной продаже, но ещё во время анонса поклонники марки разделились на два лагеря. Правда, разделились странно: первые не верили, что Сальмон способен возродить легендарный бренд, вторые не верили, что его вообще можно возродить. Тех, кто принял смену креативного директора с энтузиазмом, кажется, было мало. Наш автор Валерий Михалицын рассуждает о новой главе истории Amouage, месте в ней Рено Сальмона и рассказывает о четырёх ароматах коллекции Renaissance.
Кажется, уже всё, что я хотел сказать о роли и работе креативного директора в производственном процессе парфюмерного продукта, сказано в этом материале. Но эта тема гораздо глубже и сложнее, она пересекается с вопросами, в общем-то, философскими: творческого поиска, взглядов на мир, культурного бэкграунда. При этом я свято и неколебимо убеждён в главенстве креативного директора в той части процесса создания, что касается искусства. Он — художник, он — начало и конец и он же — настоящее лицо бренда. Не модели, не парфюмеры, не внешний вид и дизайн упаковки, не рекламные плакаты. Конечно, в большом мейнстрим-сегменте роль креативного директора хоть и важна, но не его лицо продаёт продукт. Лишь когда речь заходит об искусстве, нам обязательна печать художника, как гарантия качества, нашей избранности и причастности. Но Amouage — не мейнстрим, как и все подобные марки, его стоит причислять к настоящему люксу. В сегменте же артизанальной или нишевой парфюмерии имя креативного директора должно быть называемо раньше имён парфюмеров. Да, в 2000 году Фредерик Маль вывел имена парфюмеров под софиты, сделав их звёздами, но он, в отличие от многих других, последовавших его путём, никогда не забывал о собственной ценности. В конце концов, именно он решает, какие произведения искусства будут выставлены в галерее, носящей его имя.
До Рено Сальмона мы смотрели на исторический парфюмерный дом Amouage глазами Кристофера Чонга, который под конец карьеры превратил его в собственную автобиографию, сборник мемуаров, если угодно. И само название Renaissance, данное новой коллекции ароматов, выпущенной под авторством Сальмона, должно бы звучать для Чонга оскорбительно. Словно это он привёл бренд к упадку, а молодой и новый креативный директор его сейчас возрождает. Впрочем, наверное, так оно и есть. Кристофер, кажется, забыл, что изначальная концепция ароматов Amouage — оммаж традициям и культуре Омана (говорят, что в ХХ веке каждый их аромат даже содержал определенное количество оманского ладана). С другой стороны, я уверен, что ни одну историю нельзя рассказывать настолько долго — никакого вдохновения не хватит. Рено же об этом вспомнил или его заставили вспомнить. Он, пусть и вынужденно, почти год прожил в Омане, и этот опыт, по его словам, пошёл на пользу не только ему, но и всему бренду — Amouage возвращается к истокам настолько, что первые четыре аромата рассказывают о природе Омана.
Однако есть несколько вопросов. К какому Amouage привыкли мы? Мы полюбили ароматы, потому что это качественная, красивая парфюмерия в арабском стиле, адаптированная (или неадаптированная в случае аттаров) к европейским вкусам, или потому что она — одна из сказок Тысячи и одной ночи и вместе с дизайном упаковки создает определенную атмосферу? Имел ли право Кристофер Чонг заливать свои личные воспоминания и истории во флаконы, увенчанные крышками-мечетями и крышками-рукоятями? Нужно ли Amouage становиться «моложе» под руководством нового креативного директора? Должен ли вообще исторический дом об Омане ориентироваться на молодую аудиторию? Стал ли образ Омана в глазах европейской аудитории моложе сам по себе? Не изжил ли Amouage сам себя, потеряв актуальность со временем? И зачем вообще ему нужен Ренессанс? Обобщённым ответом на все эти вопросы может служить только одно слово — «деньги». Но деньги и искусство никогда не исключают друг друга, если во главе процесса стоит художник, интересный для аудитории. Кристофер Чонг перестал им быть, хотя делал в основной коллекции оригинальные, самобытные композиции. Будет ли Рено Сальмон?
В чём я сейчас уверен точно, так это в том, то новый креативный директор правильно поступил, пригласив для работы свою команду парфюмеров, связи с которыми налажены, а особенности работы известны. В конце концов, не парфюмеры делают «Амуаж» Амуажем. Да, четыре аромата, представленных осенью 2020 года, рассказывают о природных ландшафтах Омана, но это пейзажи глазами креативного директора, который никогда прежде не был погружён в культуру арабского востока настолько, чтобы слиться с ней, понимать и иметь право транслировать. Но, возможно, нам и интересны именно эти туристические «фотографии», а не ближневосточная аутентичность? Ведь именно ими стали Enclave, Crimson Rocks, Meander и Ashore. Информация об источниках вдохновения креативного директора и некоторые детали работы над ароматами взяты из интервью журналиста Ксении Головановой с Рено Сальмоном, опубликованном на Fragrantica.
Crimson Rocks
Самое вкусное обычно принято подавать на десерт, и я почти всегда следую этому принципу в рамках обзоров целых коллекций, но в этот раз мне хочется сделать исключение и начать с лучшего, на мой взгляд, аромата, который есть сейчас в коллекции Renaissance. Хотя называть его лучшим, пожалуй, неправильно — он просто ближе всего к тому Amouage, к которому мы привыкли в годы его блеска. Ближе, но не то же самое.
Полагаю, техническое задание (или правильней назвать его мудборд?) для Домитий Мишалон-Бертье, парфюмера компании IFF, выглядело незамысловато. Рено Сальмон поднялся в горы Хаджар, где преисполнился благости и безмятежности, и решил, что ему нужен аромат, передающий эти состояния. В качестве более овеществлённого референса для него Рено использовал цвет горной породы, состоящей из песчаника и имеющей красный цвет. А что в парфюмерии может быть более красное, чем роза и вишня? Но сначала креативный директор думал о союзе ноты розы и оманского мёда, но, по его же словам, в итоге от мёда пришлось отказаться из-за излишней сладости. К тому же выяснилось, что в горах оманцы также выращивают розы, из которых делают душистую воду. Делают старым способом — в глиняной печи, растопленной древесиной. Из-за этого розовая вода почти начисто теряет свой цветочный оттенок и становится древесно-дымной, даже копчёной.
Розу в Crimson Rocks я заметил далеко не сразу, да и то, что заметил, стоит назвать странной, недостоверной пародией. При этом я не говорю, что эта роза некрасива, она просто не характерна ингредиентной честности марки Amouage и по стилистике напоминает не-розу из Rose Prick от Tom Ford. Самым ярким элементом структуры кажется мне корица и происходящая из неё и розового аккорда вишня. Да, вишня. Эта иллюзия отчётливей прочих, она выходит на передний план и повисает ярким, пряным, жарким, сладким фруктовым облаком, в котором заключены остальные элементы композиции. Правда, облако это наполнено коричным песком, щепой душистой древесины и засахарившимся мёдом. Да, ничего необычного, но парфюмер проделала интересную, на мой взгляд работу по сочетанию аккордов. Корица связана с вишней, вишня — часть розы, а источником её сахарной глянцевости стал мёд. В то же время нота розы вбирает пряную часть мёда, и одновременно сама является его составляющим элементом. Изящно. Даже древесные компоненты подобраны так, чтобы не нарушить пряно-фруктовой гармонии. Отчётливая ореховость ветивера немного успокаивает и заземляет всю композицию.
Crimson Rocks — яркий, жаркий, живой и очень характерный аромат. И пусть я не нашёл в нём никакой безмятежности и не преисполнился ею, как креативный директор, эта композиция кажется мне, как минимум, незаурядной. Кроме того, она стабильна. От начала и до конца все изменения незначительны и в рамках монолитного звучания — вишня с корицей и кристаллизовавшимся мёдом, вероятно, будут сопровождать нас до самого вечернего душа.
Enclave
Идея аромата Enclave заключается в парфюмерной интерпретации атмосферы полуострова Мусандам — места контрастов. Там прохлада вечных скал встречается с жаром выбеленной солнцем пустыни и неодолимой силой воды. Пейзаж кажется инопланетным, пространство до горизонта заполнено звенящей тишиной. В официальном описании бренда Enclave назван «взрывом свежести». Но стоит ли бояться этой характеристики? Да, потому что Enclave вышел в коллекции бренда Amouage. И нет, потому что он не акватический. Вероятно, появления чего-то подобного из-под пера Сальмона и опасалось парфюмерное сообщество. Парфюмер Жюльен Раскине(а в его портфолио, между прочим, — The Moon для Фредерика Маля) умеет и, по всей видимости, любит работать в ориентальном стиле, поэтому в ответ на запрос на создание «взрыва свежести» в концепции восточной парфюмерии предложил древесно-бальзамический аромат с ярким аккордом перечной мяты.
Лично мне эта мята и её обработка не напомнила зубную пасту, хотя синтетическая древесная амбра, поддерживающая её снизу, так и норовит создать именно такой эффект. Ароматический аккорд украшен типичными восточными пряностями, имитирующими ощущение прохлады и свежести — кардамоном и розовым перцем, которые несколько модифицируют и приглушают мяту. Её яростный запах кажется мне смягчённым, далёким, утопленным в древесном и бальзамическом аккордах, но первые минуты слишком отчетливым. Следом за мятой прорывается и амбра, но, помимо её стероидной остроты она обладает ещё и древесной гранью, которая развивает пачулево-ветиверовую часть композиции. Сказать о них особенно нечего. Пачули и ветивер дополнительно обработаны эверниловой имитацией дубового мха и изобутилхинолином, задающим здесь кожаный оттенок, чтобы древесный аккорд получился объемный и яркий. Контрапунктом древесной ноте — цветочно-пряная, до финала, впрочем, не доживающая. Этот союз корицы и розы, призванный, вероятно, рассказать часть истории о знойной пустыне, создаёт прочную связь Enclave с Crimson Rocks, хотя встречаются они лишь на пару часов, а затем снова расходятся в разные стороны.
Однако самое главное в композиции — сочетание древесного и бальзамического аккорда с акцентом на лабдануме, каком-то идеальном, сферическом в вакууме. Он полнотелый, правильно сладкий, до медовости бальзамический, мягкий, с ярким оттенком ладана и прозрачной, почти сливочной ванилью. Умозрительно добавьте к нему чуть свербящие дубовый мох и амбру — и можно представить, ради чего вообще создавалась вся композиция. Не такая уж она и свежая. Точнее, вообще нет. Хотя и тяжёлой её не назовёшь. Amouage ли это с точки зрения наследия марки? Нет. Причём все ингредиенты знакомые, не раз и не два в ароматах марки появлявшиеся (разумеется, кроме мяты), но дело не в них. Дело в том, как они сбалансированы и акцентированы. Жюльен Раскине создал отличную парфюмерную конструкцию и, в целом, неплохие духи, но им не хватает цветистости, яркости, многослойности продуманности, которых даже в поздних работах Кристофера Чонга было в достатке.
Ashore
Аромат Ashore посвящён побережью у поселения Рас-аль-Жинз. Здесь много солнца, песка и воды, но, вопреки возможным предположениям, парфюмер Маккензи Рейли создала не пляжный аромат, а белоцветочный (словно их у Amouage недостаток). По словам креативного директора, в основу композиции легла нота жасмина и салицилатов (как одна из обязательных граней белоцветочного букета), которые должны создавать ольфакторную иллюзию побережья. Однако первые минуты знакомства с композицией прошли для меня в мучительном узнавании десятка подобных ароматов.
Первое, что необходимо сказать об Ashore — это не только жасмин. В какой-то момент я был уверен, что композиция всецело посвящена туберозе. Но туберозе глянцевой, журнальной, доведённой до идеала профессиональной ретушью. Её салицилатный пудрово-минеральный оттенок так отчётлив и красив, что про остальные белые цветы от Amouage тут же хочется навсегда забыть, особенно про Love Tuberose. Тубероза в Ashore холодная, молодая и суперсовременная — с ветром, пространством и каким-то чувством свободы, но в её контексте нельзя говорить ни о дикости нрава, ни о натуральности. Она только что вышла из изящных дверей клиники эстетической медицины и садится в дорогой автомобиль. Прошу простить за эти вульгарные, присущие невменяемым статьям в женских изданиях, сравнения. Но и сама тубероза — под стать этим образам.
Следом за туберозой появляется жасмин — точно такой же — глянцевый и идеальный. Животные грани в нём не выражены, как и алкогольные, а фруктовые смешаны со сливочным персиком, который уже принесла в композицию тубероза. Так они и доходят вдвоём до самого финала, широко и несколько высокомерно улыбаясь всем немногочисленным элементам декора, среди которых я заметил разве что лёгкую хвойность эфирного масла ладана, амброксан да немного розового перца. Да, конструкция кажется абсолютно минималистичной и, наверное, не подходит знакомой эстетике Amouage, но в отрыве от неё аромат прекрасен. Будь этот аромат выпущен у какого-нибудь другого премиального бренда, я на месте выдал ему все белоцветочные титулы, которые только смог. И несмотря на то, что в линейке Amouage ему делать нечего, это абсолютный must try.
Meander
Но если бы возникла необходимость выбирать аромат, который нравится больше всего лично мне, то это был бы Meander. Его также создала для Рено Сальмона Маккензи Рейли, и посвящён он центральному элементу истории Amouage — оманскому ладану. Если точнее, то легендарной роще босвеллии сакры, раскинувшейся в Аравийской пустыне, недалеко от города Салала. Парфюмер, однако, решила, что фокусировать внимание на чистом резиноиде ладана и эфирном масле из него — идея так себе. И, на мой взгляд, оказалась абсолютно права, потому что, во-первых, у неё свой стиль и парфюмерный почерк, а, во-вторых, цель — создать композицию с коммерческим потенциалом.
Я часто вспоминаю слова парфюмера Яна Фролова: «Никто не хочет настоящий абсолют ванили. Люди думают, что абсолют — это что-то абсолютно прекрасное». То же самое можно сказать о любом парфюмерной материале.
Никто не хочет настоящий резиноид ладана. В его запахе есть и грязь, и пот, и даже лёгкий уринальный душок. Поэтому Рейли взяла запах ладана за идею и обыграла его ирисом, морковью и ванилью, что, в целом, полностью соответствует классическому построению ладанного аккорда. Ирис и морковь вносят пудровость и мягкость, но при этом Meander невозможно назвать пудровым. Он яркий, бальзамический и сладкий, с выраженной табачной нотой в начале композиции. Да, мягкий, возможно, даже шелковистый, но прежде всего — ладанный. Однако, несмотря на сладость и некоторую альдегидность, этот ладан вовсе не кажется церковным. Церковным его не делает и абсолютная прозрачность, которая так не характерна духам от Amouage.
В композиции нет большого количества слоёв и оттенков, но материалы, из которых она составлена, сами по себе довольно сложные и богатые. Между пудрово-табачным стартом и ванильно-бальзамическим финалом — ладанно-пудровое сердце, которое больше похоже если и не на пар, то на негустой туман. Как и Ashore, Meander выполнен в минималистическом ключе, но при этом он яркий, сладкий, полнотелый и полон мелких деталей, которые внесены не искусственно, а органично вместе с натуральными компонентами формулы. Это прекрасная работа. Да, она не предлагает ничего нового, не выражает концепцию и задумку, да и совсем не Amouage, но техническое качество композиции — моё почтение.
Время подводить первые итоги. Первые, потому что всё ещё может измениться. Сальмон сам говорил, что эти четыре аромата — лишь первый шаг. И, несмотря на то что пообещал Рено куда больше, чем мы получили, мне интересно, какими будут последующие. Технически новые ароматы безупречны: баланс компонентов, работа с ними, а также шлейф и стойкость ароматов — на высоте. Однако ни один из них не предлагает ничего нового (нет, «возвращение к истокам» не оправдывает отсутствие новизны), не показывает бренд под другим углом, и вообще, как я уже говорил выше, это даже не Amouage. Два аромата Маккензи Рейли должны были бы выйти у других премиальных брендов, особенно Ashore, в этих флаконах им делать нечего. Сейчас у меня складывается ощущение, что новому креативному директору не место в Amouage. Он делает прекрасный парфюмерный глянец, но до эпических (пусть и странных, порой некоммерческих) полотен времён Кристофера Чонга ему далеко. Нет, я не выражаю тоски по Чонгу — он тоже больше не подходил оманскому парфюмерному дому. Обрела ли марка самобытность, обещанную Рено Сальмоном? Нет. Ренессанс, возможно, однажды и случится. Но не сейчас.
